свой немалый рост и встречал посетителя громким протяжным воем. Этого было вполне достаточно, чтобы у пришельца по спине мурашки побежали. Впрочем, грозился Воля или приветствовал посетителя — понять было трудно. Он ведь и хозяина встречал тем же воем. Хвостом вилять он тоже не умел — вот ему и оставалось только выть и тереться о ноги уважаемого им человека.
А кота Ваську Воля презирал еще, возможно, и потому, что кот был единственным обитателем клодтовского зверинца, который имел право жить в комнатах. Пыталась, правда, проникнуть туда еще и огненно-рыжая лисица. Она и впрямь была красавицей, но — увы! — пахло от нее отнюдь не духами, и по этой причине вход в комнаты был ей запрещен. Гордая и обиженная, она не признавала никакого общества, и если по ночам Воля уходил спать к собакам, то лиса всегда была одна, на ночь отыскивала укромный уголок и, завернувшись в собственный пушистый хвост, чутко ждала рассвета.
Наиболее общительным в зверинце был медведь Мишук. Смешно косолапя, семенил он за Петром Карловичем, не отставая ни на шаг, охотно играл с ребятами и был неравнодушен к сладостям. Чуть увидит у кого-нибудь в руках коврижку — сразу на задние лапы встает и давай танцевать! Особенно любили его танцы помогавшие скульптору в отливке рабочие. Однажды они Мишука даже водочкой угостили. Принял он чарочку, закусил кашей-размазней — и ну реветь, кувыркаться через голову, танцевать! Вскоре, правда, устал, грохнулся на землю и уснул.
И если Воля был упрямым домоседом, то Мишука всегда тянуло куда-то в неведомое. Сколько раз он убегал из мастерской! В книге «Памятные встречи» М. В. Ямщикова, печатавшаяся под псевдонимом Ал. Алтаев, рассказывает о том, как однажды, нагулявшись по мастерской, Мишук залез за ящики, стоявшие у стены в углу, и притаился. Дождался часа, когда все ушли, когда верный помощник Петра Карловича Арсений запер снаружи дверь на замок. Тогда Мишук вылез из засады, забрался на стол, открыл широкую форточку и вылез на улицу. Ночь была звездная, а Нева искрилась серебром. На снегу реки чернели вехи — крошечные досочки мостков. В синем свете морозной ночи черной глыбой на просторе Невы выделялся Мишук. В это время по мосткам шел, возвращаясь с работы, один, из маляров, живших недалеко от Академии. Он издалека принял медведя за собаку и ласково к себе поманил. Но когда мишка поднялся на задние лапы и доверчиво пошел за парнем, тот ясно разглядел медведя… Дрожа всем телом, он рванулся и пустился бежать от страшного зверя. А мишка, думая, что маляр с ним играет, весело побежал сзади… Маляр стремглав влетел в квартиру артели; бледный, дрожащий, с выпученными глазами, бросился он на лавку и закричал, задыхаясь: «Ребята… за мной… медведь…» Вслед за ним мохнатым комом ввалился мишка, весь в снегу, с веселым радостным ревом… Маляры, часто работавшие в Академии, хорошо знали клодтовский зверинец и, увидев Топтыгина, расхохотались: «Да ведь это же клодтовский Михайло Иваныч!»
Наутро его вернули в зверинец. Пробовал Мишук совершить и второй побег через форточку, но на этот раз застрял, и пришлось его вынимать из окна, сломав рамы.
Пришлось посадить Мишука на цепь.
Зато натурщиком он был великолепным! Петр Карлович решил изобразить его героем басни «Медведь у пчел», и стоило только приказать, Мишук мигом забирался на дерево и сидел там не шевелясь.
Не меньше хлопот было и с Макаркой — так назвали пронырливую, юркую и безмерно любопытную макаку. Все ему было интересно. То раскидает по комнате карандаши, то развернет, растеребит тряпки, которыми обычно укутывают только что вылепленную скульптуру, то запустит яблоком в волка, то вцепится петуху в хвост! Понадобилось и для Макарки заказывать ошейник с цепью.
Но грозою домашнего зверинца был все-таки не волк, не медведь, не Макарка, а, как это ни странно, журавль Журя. Расхаживает он на своих длиннущих ногах по двору и все норовит кого-нибудь длинным клювом тюкнуть. И Воле от него доставалось, и Мишуку, но чаще всего огненно-красному красавцу петуху. Тот и сам был весьма задирист, но, лишь издали приметив Журю, мгновенно давал такого стрекача, что и не догонишь! Журя позировал скульптору для рельефов к басне «Волк и Журавль», а петух — сразу для двух басен: «Петух и жемчужное зерно» и «Кукушка и Петух».
Журя был еще и героем барельефа к басне «Лягушки, просящие царя». Лягушек в своем зверинце Петр Карлович не держал. Когда надо, их приносили мальчишки целыми корзинками. Только попроси — сразу набегут, лишь бы разрешили посмотреть зверей!
Для басен «Вороненок» и «Ворона и Лисица» требовались, разумеется, вороны. Их было вокруг предостаточно, а одного вороненка поймали скульптору плотники. Вот он в зверинце не прижился: так надоедливо кричал, что, едва вылепив его из глины, Петр Карлович поспешил избавиться от шумного вороненка.
«Приходящим» был и козел. Его приводила скульптору некая старушка, жившая поблизости. Было ей самой, видимо, лестно увидеть своего любимого козлика отлитым в бронзе. Козлик же, который «жил-был у бабушки», имел на этот счет свое мнение. Подходя к воротам клодтовского зверинца, он гневно тряс бородой и упирался всеми копытами, чтобы только не заходить во двор. Да его и можно понять: ведь волком пахнет, медведем! Все же, несмотря на упорное сопротивление, стал он бронзовым героем крыловского «Квартета».
Не держал Петр Карлович в своем зверинце и свиней. Их вокруг было предостаточно. И дубов тоже. Так что и барельеф к басне «Свинья под Дубом» был создан с натуры. Вола же скульптор лепил на своей даче Халола в Финляндии.
Чтобы вылепить слона, скульптору пришлось просить разрешения посещать царский слоновник. Там доживал свой век тот самый, подаренный шахом, слон. Натурщиком он был образцовым, часами мог стоять неподвижно, лениво покачивая хоботом. Льва и барса Клодт ходил лепить на Мойку в зверинец Зама. А вот орла — героя басни «Кукушка и Орел» — приносил в зверинец слуга одного украинского помещика. Птицу эту поймал помещик в степи и всюду возил с собою. Впрочем, после открытия памятника он возгордился еще больше и всем своим друзьям рекомендовал: «Мой-то орел куда взлетел! В столице живет, в Летнем саду! Сам великий Клодт отлил его в бронзе для памятника баснописцу Крылову!»
В мае 1853 году Клодт отлил памятник в бронзе. Статуя Крылова была отлита не по частям, а сразу вся целиком. Это свидетельствует о большом мастерстве Петра Карловича не только как скульптора, но и как мастера художественного литья.
Встал вопрос: где поставить памятник? Разные поступали предложения.